"Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!"
Басе (1644 - 1694), великий японский поэт XVII века, сочинил однажды
стихотворение из семнадцати слогов, известное как хайку, или хокку.
Yoku mireba
Nazuna hаnа saku
Kakine kana.
В переводе оно звучит примерно так:
Внимательно вглядись!
Цветы "пастушьей сумки"
Увидишь под плетнем!
Возможно, Басе шел по проселочной дороге, когда заметил нечто
малоприметное у изгороди. Он подошел поближе, всмотрелся и обнаружил дикое
растение, довольно заурядное и обычно не замечаемое прохожими. Людям Востока природа очень близка.
Это чувство природы пробудилось, когда Басе обнаружил неприметный цветок,
распустившийся у старой, полуразрушенной изгороди возле отдаленной сельской
дороги и цветущий так невинно, так непритязательно - совсем не желая, чтобы
его кто-нибудь заметил.
Уже его скромная,
неброская красота вызывает искреннее восхищение. В каждом лепестке поэт
может прочесть глубочайшее таинство жизни или бытия. Сам Басе мог этого не
осознавать, но я уверен, что сердце его в то время волновали чувства,
родственные тем, которые христиане могли бы назвать божественной любовью,
достигающей последних глубин космической жизни.
Горная цепь Гималаев способна вызвать у нас чувство возвышенного
трепета; волны Тихого океана могут внушать ощущение чего-то вечного. Но
поэтически, мистически или религиозно открытый ум в каждой былинке, как и
Басе, ощущает нечто трансцендентное, выходящее за пределы всякой корысти.
Это базисные человеческие чувства, поднимающие нас в царство Совершенной
Земли. Речь тут идет не о величии. В этом отношении японский поэт обладал
специфическим даром - находить великое в малом, трансцендировать все
количественные измерения.
Таков Восток. Посмотрим теперь, что может предложить в сходной
ситуации Запад. Я выберу Теннисона. Быть может, он не является типичным
западным поэтом, коего следовало бы избрать для сравнения с поэтом
дальневосточным. Но приводимое здесь стихотворение в чем-то очень близко
стихотворению Басе:
Возросший средь руин цветок,
Тебя из трещин древних извлекаю,
Ты предо мною весь - вот корень, стебелек
здесь, на моей ладони.
Ты мал, цветок, но если бы я понял,
Что есть твой корень, стебелек,
и в чем вся суть твоя, цветок,
Тогда я Бога суть и человека суть познал бы.
Я хотел бы отметить в этих строках два момента.
1. Теннисон срывает цветок, держит его в руке "вместе с корнями",
смотрит на него, наверное, внимательно. Возможно, у него возникло некое
чувство, родственное чувству Басе, когда тот обнаружил цветок "пастушьей
сумки" возле дорожной ограды. Но между поэтами есть различие - Басе не
срывает цветка. Он просто на него смотрит и погружается в размышления. Он
что-то чувствует, но все, что ему хочется сказать, он выражает знаком
восклицания. У него нет слов, чувство слишком переполняет его, оно глубоко
и он не желает его концептуализировать.
Теннисон активен и аналитичен. Сначала он срывает цветок, забирает его
с места, где тот растет. Он отделяет его от почвы, которой тот принадлежит.
В отличие от восточного поэта, он не оставляет цветка, он должен его
вырвать, унести "вместе с корнями" от потрескавшейся стены - иначе говоря,
растение обречено на гибель. Его судьба явно не интересует Теннисона,
которому нужно удовлетворить свое любопытство. Уподобившись некоторым
медикам, он должен осуществить вивисекцию цветка. Басе даже не прикасается
к "пастушьей сумке", он просто смотрит, "заботливо" наблюдает - и это все,
что он делает. Он совсем не активен, и это контрастирует с динамизмом
Теннисона.
Я специально останавливаюсь на данном моменте, и у меня еще будет
повод к нему вернуться. Восток молчалив, Запад велеречив. Но молчание
Востока не означает немоты и бессловесности. Молчание нередко столь же
красноречиво, как и многословие. Запад многословен, более того, он делает
слово плотью и отводит этой телесности зачастую слишком заметное, даже
слишком выдающееся, слишком роскошное место в искусстве и в религии.
2. Каково следующее действие Теннисона? Глядя на сорванный цветок,
который, вероятно, уже начинает вянуть, он задается вопросом: "Понимаю ли я
тебя?" Басе совсем не пытлив. Он ощущает тайну, открывающуюся в скромном
цветке "пастушьей сумки", - таинство, уходящее в глубокий источник всего
сущего. Он заражается этим чувством и выражает его неслышным,
непроизнесенным восклицанием.
Теннисон, напротив, продолжает интеллектуальные размышления: "Если бы
[я подчеркиваю это "если бы" - Д. С] я мог тебя понять, то понял бы Бога и
человека". Характерным для Запада является здесь призыв к пониманию. Басе
принимает, Теннисон сопротивляется. Индивидуальность Теннисона - нечто
внешнее по отношению к цветку, "Богу и человеку". Теннисон не отождествляет
себя ни с Богом, ни с природой. Он всегда на расстоянии. Его понимание -
это то, что сегодня называется "объективным научным пониманием". Басе
целиком "субъективен" (не лучшее слово, поскольку субъект всегда
противостоит объекту. "Субъект" для меня - это то, что я называю "
абсолютной субъективностью"). Басе держится этой "абсолютной субъективности",
в которой он видит цветок, а цветок видит Басе. Это не эмпатия, не
симпатия и не идентификация.
Басе говорит: "Внимательно всмотрись!" (по-японски "Yoku mireba").
Слово "внимательно" предполагает, что Басе не является более сторонним
наблюдателем. Сам цветок осознает себя, молчаливо и красноречиво себя
выражает. Это молчаливое красноречие или красноречивое молчание цветка
человеческим эхом отражается в семнадцати слогах Басе. Вся глубина чувства,
вся тайна выразительности или даже философия "абсолютной субъективности"
постижимы только для того, кто испытал нечто подобное.
У Теннисона, насколько я могу судить, прежде всего нет глубины чувства.
У него все сводится к интеллекту, это типично западная ментальность. Он
является адвокатом учения о Логосе. Он должен что-то говорить, должен
отвлекаться от своего конкретного опыта или интеллектуализировать его. Он
должен переходить от чувства к интеллекту, подчинять жизнь и чувство серии
аналитических операций, чтобы удовлетворить западный дух пытливости.
Я избрал этих двух поэтов, Басе и Теннисона, чтобы показать два
характерных подхода к реальности. Басе принадлежит Востоку, Теннисон -
Западу. Сравнивая их, мы обнаруживаем, что каждый выражает свою традицию. В
соответствии со своей традицией западный ум аналитичен, проницателен,
дифференциален, индуктивен, индивидуалистичен, интеллектуален, объективен,
научен, концептуален, схематичен, безличен; он является обобщающим,
законническим, организующим, стремящимся к власти, самоутверждающимся,
склонным навязывать свою волю другим и т.д. В противоположность ему
восточный ум можно охарактеризовать как синтетический, интегрирующий,
непроницательный, дедуктивный, несистематический, догматический,
интуитивный (скорее даже аффективный), недискурсивный, субъективный,
духовно-индивидуалистический и социально-групповой (Христиане считают
церковь посредником спасения, поскольку церковь есть символ Христа-
спасителя. Христиане связаны с Богом не индивидуально, но через Христа;
Христос - это церковь, а церковь - то место, где они собираются для
поклонения Богу и молитвы к нему через Христа о спасении. В этом отношении
христиане являются ориентированными на группу, тогда как в социальном плане
они исповедуют индивидуализм.)
стихотворение из семнадцати слогов, известное как хайку, или хокку.
Yoku mireba
Nazuna hаnа saku
Kakine kana.
В переводе оно звучит примерно так:
Внимательно вглядись!
Цветы "пастушьей сумки"
Увидишь под плетнем!
Возможно, Басе шел по проселочной дороге, когда заметил нечто
малоприметное у изгороди. Он подошел поближе, всмотрелся и обнаружил дикое
растение, довольно заурядное и обычно не замечаемое прохожими. Людям Востока природа очень близка.
Это чувство природы пробудилось, когда Басе обнаружил неприметный цветок,
распустившийся у старой, полуразрушенной изгороди возле отдаленной сельской
дороги и цветущий так невинно, так непритязательно - совсем не желая, чтобы
его кто-нибудь заметил.
Уже его скромная,
неброская красота вызывает искреннее восхищение. В каждом лепестке поэт
может прочесть глубочайшее таинство жизни или бытия. Сам Басе мог этого не
осознавать, но я уверен, что сердце его в то время волновали чувства,
родственные тем, которые христиане могли бы назвать божественной любовью,
достигающей последних глубин космической жизни.
Горная цепь Гималаев способна вызвать у нас чувство возвышенного
трепета; волны Тихого океана могут внушать ощущение чего-то вечного. Но
поэтически, мистически или религиозно открытый ум в каждой былинке, как и
Басе, ощущает нечто трансцендентное, выходящее за пределы всякой корысти.
Это базисные человеческие чувства, поднимающие нас в царство Совершенной
Земли. Речь тут идет не о величии. В этом отношении японский поэт обладал
специфическим даром - находить великое в малом, трансцендировать все
количественные измерения.
Таков Восток. Посмотрим теперь, что может предложить в сходной
ситуации Запад. Я выберу Теннисона. Быть может, он не является типичным
западным поэтом, коего следовало бы избрать для сравнения с поэтом
дальневосточным. Но приводимое здесь стихотворение в чем-то очень близко
стихотворению Басе:
Возросший средь руин цветок,
Тебя из трещин древних извлекаю,
Ты предо мною весь - вот корень, стебелек
здесь, на моей ладони.
Ты мал, цветок, но если бы я понял,
Что есть твой корень, стебелек,
и в чем вся суть твоя, цветок,
Тогда я Бога суть и человека суть познал бы.
Я хотел бы отметить в этих строках два момента.
1. Теннисон срывает цветок, держит его в руке "вместе с корнями",
смотрит на него, наверное, внимательно. Возможно, у него возникло некое
чувство, родственное чувству Басе, когда тот обнаружил цветок "пастушьей
сумки" возле дорожной ограды. Но между поэтами есть различие - Басе не
срывает цветка. Он просто на него смотрит и погружается в размышления. Он
что-то чувствует, но все, что ему хочется сказать, он выражает знаком
восклицания. У него нет слов, чувство слишком переполняет его, оно глубоко
и он не желает его концептуализировать.
Теннисон активен и аналитичен. Сначала он срывает цветок, забирает его
с места, где тот растет. Он отделяет его от почвы, которой тот принадлежит.
В отличие от восточного поэта, он не оставляет цветка, он должен его
вырвать, унести "вместе с корнями" от потрескавшейся стены - иначе говоря,
растение обречено на гибель. Его судьба явно не интересует Теннисона,
которому нужно удовлетворить свое любопытство. Уподобившись некоторым
медикам, он должен осуществить вивисекцию цветка. Басе даже не прикасается
к "пастушьей сумке", он просто смотрит, "заботливо" наблюдает - и это все,
что он делает. Он совсем не активен, и это контрастирует с динамизмом
Теннисона.
Я специально останавливаюсь на данном моменте, и у меня еще будет
повод к нему вернуться. Восток молчалив, Запад велеречив. Но молчание
Востока не означает немоты и бессловесности. Молчание нередко столь же
красноречиво, как и многословие. Запад многословен, более того, он делает
слово плотью и отводит этой телесности зачастую слишком заметное, даже
слишком выдающееся, слишком роскошное место в искусстве и в религии.
2. Каково следующее действие Теннисона? Глядя на сорванный цветок,
который, вероятно, уже начинает вянуть, он задается вопросом: "Понимаю ли я
тебя?" Басе совсем не пытлив. Он ощущает тайну, открывающуюся в скромном
цветке "пастушьей сумки", - таинство, уходящее в глубокий источник всего
сущего. Он заражается этим чувством и выражает его неслышным,
непроизнесенным восклицанием.
Теннисон, напротив, продолжает интеллектуальные размышления: "Если бы
[я подчеркиваю это "если бы" - Д. С] я мог тебя понять, то понял бы Бога и
человека". Характерным для Запада является здесь призыв к пониманию. Басе
принимает, Теннисон сопротивляется. Индивидуальность Теннисона - нечто
внешнее по отношению к цветку, "Богу и человеку". Теннисон не отождествляет
себя ни с Богом, ни с природой. Он всегда на расстоянии. Его понимание -
это то, что сегодня называется "объективным научным пониманием". Басе
целиком "субъективен" (не лучшее слово, поскольку субъект всегда
противостоит объекту. "Субъект" для меня - это то, что я называю "
абсолютной субъективностью"). Басе держится этой "абсолютной субъективности",
в которой он видит цветок, а цветок видит Басе. Это не эмпатия, не
симпатия и не идентификация.
Басе говорит: "Внимательно всмотрись!" (по-японски "Yoku mireba").
Слово "внимательно" предполагает, что Басе не является более сторонним
наблюдателем. Сам цветок осознает себя, молчаливо и красноречиво себя
выражает. Это молчаливое красноречие или красноречивое молчание цветка
человеческим эхом отражается в семнадцати слогах Басе. Вся глубина чувства,
вся тайна выразительности или даже философия "абсолютной субъективности"
постижимы только для того, кто испытал нечто подобное.
У Теннисона, насколько я могу судить, прежде всего нет глубины чувства.
У него все сводится к интеллекту, это типично западная ментальность. Он
является адвокатом учения о Логосе. Он должен что-то говорить, должен
отвлекаться от своего конкретного опыта или интеллектуализировать его. Он
должен переходить от чувства к интеллекту, подчинять жизнь и чувство серии
аналитических операций, чтобы удовлетворить западный дух пытливости.
Я избрал этих двух поэтов, Басе и Теннисона, чтобы показать два
характерных подхода к реальности. Басе принадлежит Востоку, Теннисон -
Западу. Сравнивая их, мы обнаруживаем, что каждый выражает свою традицию. В
соответствии со своей традицией западный ум аналитичен, проницателен,
дифференциален, индуктивен, индивидуалистичен, интеллектуален, объективен,
научен, концептуален, схематичен, безличен; он является обобщающим,
законническим, организующим, стремящимся к власти, самоутверждающимся,
склонным навязывать свою волю другим и т.д. В противоположность ему
восточный ум можно охарактеризовать как синтетический, интегрирующий,
непроницательный, дедуктивный, несистематический, догматический,
интуитивный (скорее даже аффективный), недискурсивный, субъективный,
духовно-индивидуалистический и социально-групповой (Христиане считают
церковь посредником спасения, поскольку церковь есть символ Христа-
спасителя. Христиане связаны с Богом не индивидуально, но через Христа;
Христос - это церковь, а церковь - то место, где они собираются для
поклонения Богу и молитвы к нему через Христа о спасении. В этом отношении
христиане являются ориентированными на группу, тогда как в социальном плане
они исповедуют индивидуализм.)